Проект «Россия, которую мы потеряли» (2007, XL Галерея, Москва) делался с энтузиазмом и одновременно — медленно и мучительно. Художнику хотелось в остро сатирической форме посмеяться над стереотипом, условно называемым «синдромом 1913 года», закрепившимся в головах соотечественников благодаря СМИ. Как известно, последние, рассуждая о судьбах страны, постоянно ссылаются на высокие показатели уровня жизни в России 1913 года. На открытии в образе известного в прошлом певца-эмигранта Бориса Рубашкина автор пел традиционные русские песни, намеренно забывая слова, и исполнял эти песни нарочито фальшиво и не попадая в аккомпанемент.
Владислав Мамышев-Монро владеет удивительным искусством преображения в самых разных «культурных героев», от, как несложно догадаться, Мэрилин Монро до Любови Орловой, которой художник прикинулся настолько удачно, что недавно получил за это премию Кандинского. Причем в отличие от своих зарубежных коллег-трансформеров вроде американки Синди Шерман или японца Ясумасы Моримура господин Монро создает свой мейк-ап не на профессиональном «голливудском» уровне, а средствами почти кустарными, ненамного превосходящими те, что имеются в арсенале каких-нибудь заштатных театриков. В чем и могут убедиться посетители выставки, рассматривая развешанные по стенам галереи атрибуты искусства художника-комедианта — слегка помятые в костюмерной головные уборы, кудлатые парики, окладистые дедморозовско-толстовские бороды. Впрочем, в полумраке галереи, освещенной только гирляндами лампочек, обрисовывающих на стенах какие-то церковные арки, все эти постижерские изделия выглядели загадочно, если и не как реликвии, то по крайней мере как овеянные театральными легендами экспонаты Бахрушинского музея.
Посреди галерейного пространства соорудили убранный парчовыми занавесками балкон, напоминающий сцену кукольного театра в духе блоковского «Балаганчика» — ключевого текста той самой потерянной России Серебряного века, чьи герои — всевозможные Арлекины и Коломбины до сих пор неприкаянными призраками скитаются по отечественной салонной живописи. Под узорчатым балдахином обнаружился экран, на который проецировался новый видеофильм Владислава Мамышева-Монро. Из черно-белого марева, словно из глубин времени, всплывали герои утраченной прекрасной эпохи. Заросшие бородами крестьяне и придворные дамы с диадемами в сложно уложенных куафюрах, разночинцы с горящим взглядом и женщины-вамп, властные старухи в пенсне и бледные декаденты, хлыстовцы и толстовцы. Все это в сопровождении записей Александра Вертинского, которого с помощью нехитрых манипуляций со звуком заставили петь на разные голоса, то почти шаляпинским басом, то контральто какой-нибудь Изабеллы Юрьевой. То есть играть самые разные роли, подобно тому как перед камерой это делал сам Владислав Монро.
После того как публика успела сполна насладиться фильмом, на балконе появился и сам художник, представший в образе, как он уверяет, певца Бориса Рубашкина — живущего в Австрии легендарного исполнителя русского фольклора, романса и шансона, и спел несколько песен из его репертуара в режиме караоке. Впрочем, необходимость то и дело подсматривать слова не помешала господину Монро продемонстрировать подобающую кабацкую удаль. К портретному сходству с господином Рубашкиным московский художник вряд ли стремился. Жгучий брюнет с бородкой и подведенными роковыми очами, облаченный в нечто вроде бурки, заколотой брошкой со стразами, своим утрированным гримом напоминал персонажа из стесненного в средствах музея восковых фигур, который в зависимости от смены экспозиций может при минимальных модификациях представлять разных героев — Ивана Грозного, Бориса Годунова или Дракулу.
Потерянная Россия Владислава Мамышева-Монро, конечно же, очевидный мираж и муляж, нарочито кустарная фальсификация, собрание самых патетических банальностей и настоящий «вишневый сад» развесистой клюквы. Но при этом господин Монро парадоксальным образом остается невероятно точным. Все его персонажи вроде бы лишены реальных прототипов, но тем не менее кажутся мучительно знакомыми. Словно стоит чуть-чуть напрячь память, и ты обязательно припомнишь, где их уже видел — в дрожащих кинохрониках, картинах из Третьяковки, старинных иллюстрациях к русской классике, на фотографиях сцен из мхатовских спектаклей.
Сам утрированный грим, секретами которого так мастерски владеет художник, кажется не столько аляповатым. сколько исторически достоверным — именно так, если присмотреться, гримировались помешанные на перевоплощении сподвижники Станиславского. «Россия, которую мы потеряли», может, и обманка, но, кажется, не новодел. И ловишь себя на мысли, что вся эта эпоха и была театральной бутафорией. А Владислав Монро отнюдь не имитатор, а этакий аутентист, возрождающий утраченные, казалось бы, секреты старинного ремесла иллюзий.
(Ирина Кулик. Грим-уборная истории. КоммерсантЪ, №239 от 26.12.2007, стр. 15)
И Андрей Бартенев, и Владислав Мамышев-Монро -- любимцы всей богемной Москвы, игнорирующей ханжескую мораль, регламент и кем-то директивно спущенные нормы и ориентации. Оба художника -- лучшие в России мастера того направления в культуре, которое Сьюзан Зонтаг в 60-е годы прошлого века окрестила словом «кэмп»: особый вид эстетизма, «цветистая манерность», обращающая серьезное во фривольное ради новой чувствительности. Тем не менее в творчестве своем Монро и Бартенев оппоненты. И эта их оппозиционность позволяет следить за искусством каждого с особым смаком и интересом. К новогодним праздникам оба подарили выставки.
Владислав Мамышев-Монро в галерее XL показал проект «Россия, которую мы потеряли». Получился экстравагантный оммаж культуре fin de siecle, понятой в перспективе петербуржского неоакадемизма. То есть это еще и оммаж выпестовавшей самого Монро эстетике Тимура Новикова. Высокий зал галереи XL принарядили в память о варьете и мюзик-холлах Серебряного века. Аркады из желтеньких лампочек по стенам. Парички, платочки на гвоздиках. Роскошные портьеры с золотой вышивкой. Они недвусмысленно отсылают к гобеленам Тимура Новикова -- таким же невозможно прекрасным. Балкончик в центре галереи превращен в закутанную гобеленами сценку. В черном проеме сценки -- экран, по которому показывают видеофильм: под песни Вертинского Владислав Мамышев-Монро, меняя наряды и грим, изображает героев российской истории. И бородатые купцы, и дамы в кокошниках, и фрейлины двора, и министры, и гимназисты, и революционеры превращаются в ряд действительно трогательных живых картин. Живые картины -- жанр, модный как раз в эпоху Серебряного века. И чем бесхитростнее выбранный Монро антураж и грим (париком или воротником может быть эффектно намотанная тряпка), тем острее сочувствие этому вот беззащитному, нелепому мирку (балкончик-то в драпировках напрямую ассоциируется со старинным ящичком кукольного театра). Мирок вышел рефлексией на самый истонченный, экстравагантный, вычурный период культуры России. Эпоху модерна очень даже можно считать началом чувствительного кэмпа. <…>
(Сергей Хачатуров. Russia, да не ваша. Время новостей, № 237, 25.12.2007)
В новом проекте Монро перевоплощается в исторических персонажей 1917 года.
Владислав Мамышев-Монро создал инсталляцию или перформанс. Одним словом, «Винзавод» представляет его очередную выставку под названием «Россия, которую мы потеряли».
Если верить А.С.Пушкину (а мы верим ему всегда!), только автору дано говорить истину о произведении и законах, по которым он их создал. Судя по высказываниям Влада Монро, и форма, и содержание, и прочие невинные художественные эксперименты, которые он демонстрирует на экспозиции, можно определить его собственными словами. Это истинное «озарение», накатившее на Монро, оно дает возможность зрителю «впервые» увидеть и прочувствовать «подлинный масштаб той чудовищной трагедии, которая постигла нашу многострадальную Родину в 1917 году!»
("Россия, которую мы потеряли". Независимая газета, 21.12.2007)
Что такое история для России современной – тема для нытья о том, что все лучшее уже случилось или повод для иронии? Что действительно заслуживает хорошего стёба, так это человеческая глупость, которая древнее любого государства. Свое отношение и к тому, и к другому, Владислав Мамышев-Монро показал в новом видео и инсталляции на выставке "Россия, которую мы потеряли" в галерее XL.
Мэтр перевоплощения предстал во всей красе персонажей серебряного века. Тут тебе и дамы в шляпках, и цирюльник, и чуть ли не Лев Толстой. Заседая в самодельной ложе Маринки, Монро-хамелеон нимало не смущался тем, что весь гардероб, шляпы и парики выставлены на обозрение уважаемой публики. Рядом на стенах à la russe все это добро пылится как в настоящем музее истории России.
Россию ли мы потеряли или все-таки что-то другое, Владислав рассказал Анне Марковой для GIF.RU.
GIF: Как рождалась выставка "Россия, которую мы потеряли"?
Влад Монро: Сначала идея была совершенно другая. Все рождается, как я уже заметил, из энергетического обмена с моей любимой галеристкой Еленой Селиной. Почему возникло такое название? В какой-то момент мне понравился самый тупой, простейший ход. Есть книжка такого идиота, который учит всех одеваться – Александра Васильева, что-то там о русской моде в фотографиях. Я взял совершенно простой ход – отрезал мужские головы, приклеил к женским платьям и наоборот. Я думал, что в этом будет заключено это высказывание: "Россия, которую мы потеряли". Вот эта фраза, ее замыленность, это одна из таких тем, по которой мне хотелось высказаться, что это пустая трата времени, размазывание слюней по стенкам, чушь. Особенно это бросается в глаза, когда любят пообсуждать всякие персонажи типа Никиты Михакова. В принципе, нет никакой связи у нынешнего Петербурга с тем Петербургом, который был когда-то. Это все ушедшая история, что ее ворошить. Ее можно изучать, но ни в ком случае не притягивать на сегодняшний день и с этим знаменем бегать. Это просто смешно. Я хотел простебать эту тему. Пришли бы какие-нибудь деятели новоявленных дворянских собраний и тут им такая оплеуха. Я зарылся в этих коллажах, у меня же образовались тысячи этих головок, каких-то фигурок. И мне показалось даже, что я достиг какого-то нового уровня простоты, отобранные герои мне казались абсолютно идеальными. Но вернулась Лена Селина из Майями с выставки, трезвым взглядом посмотрела и сказала, что в принципе это все чушь. К тому же в этот момент много выросло, в том числе в прессе разных коллажей, где люди играют с похожими вещами. Я был немножечко подавлен-раздавлен. Что делать? Выставка уже объявлена в анонсах. Как быть? В определенный момент очень важно, когда происходит какая-то живая история в создании искусства, не такая коммерческая обязаловка на западный манер. Это такая наша система, когда из любви между участниками, из обмена энергией рождается вдруг совершенно неожиданные, блестящие вещи за считанные часы. Мы придумали сделать это видео, и все снималось в галерее, в закутках за одну ночь. А за другую ночь собственно ребята уже смонтировали из этого такое идеальное видео.
GIF: Вы сами накладывали грим?
В.М.: Да, я притащил кучу штучек, прилепил их. Вставал, включал камеру, садился. Я думал, что я смогу за эту ночь сделать не эти 15-20 героев, а 100 или 200. И что это будет такая пулеметная очередь из образов. Но все-таки силы не бесконечны. Все равно получилось совершенно закончено. А что вешать на стены? Соответственно, были эти гирлянды развешены. Они изображают Россию, некое пространство. Своды. Продолжение иронии к этой напыщенной, пафосной теме.
GIF: Идея, что Россию потеряли, уже бессмысленна. А что важно сейчас?
В.М.: Чушь, конечно. Столько задач нового тысячелетия, актуальных, связанных с новыми технологиями, с экологией, с покорением космических пространств... А ление этих слез – это просто политические очки, которые кто-то себе зарабатывает, манипулирует сознанием. По-моему, удалось простебать эту тему. Я не пародирую, а скорее показываю в подлинности культуру серебряного века, которая основывалась на балаганчике, на стилизации. Сейчас этому искусству приписываются гипернавороченные методы исполнения, а на самом деле, и это видно по фотографиям, а теперь уже и в моем видео, что это все звенья одной цепи, что все это ляпалось из сора. Так, за час до монтажа выставки нам пришла в голову идея, что надо зияющие пустоты завесить этими париками. Сначала, мы их выносили как мусор в пакетиках, а потом повесили.
GIF: А с фотографиями, Вы сказали, что долго над ними работали, а на выставке они все-таки не представлены?
В.М.: Ну и хорошо. Это была бы попытка умничать на пустом месте. Был риск, если бы мы их повесили, что как будто бы я решил простебать "Синих носов", это читалось бы так. Живая выставка, быстро была сделана, на одном дыхании. А параллельно я еще веду очень кропотливый ежедневный труд, продолжаю процарапывать. Называется: "В каждой зверушке Монро", я расцарапываю скальпелем на них разные узоры. На фотографиях, конечно, не на живых.
GIF: Это как ежедневный дневник образов получается?
В.М.: Скорее, как молитва. От этого оторваться невозможно, ты абсолютно не знаешь, во что это дальше превратится. Я как раз ухожу от всего мира в эту свою историю и как-то спасаюсь.
GIF: Если спор о старой России бессмыслен, то сама эта эпоха для Вас представляет какой-то интерес?
В.М.: Ну, я об этом как-то продумал, когда изучал историю искусств. Приятно, конечно, когда в руки попадает альбом со старинными фотографиями, но привычка лить крокодиловые слезы – я против этого как раз выступал. Кстати, когда я учился в литературно-исторической школе в Ленинграде, мой первый реферат был посвящен Николаю II, его расстрелу, а в 1985-ом году это было еще под запретом, это был скандал. В свое время, когда это было рискованно, я воспринимал это все всерьез, а сейчас мне кажется, что это пустая трата времени. Эта выставка такая легкая: инсталляция, дыхание – заходите, получаете минутное впечатление и уходите.
GIF: Чаще всего Вы работаете в мастерской, дома или уже здесь, в галерее?
В.М.: Моя мастерская это дом. В последнее время часто работаю здесь, мне нравится этот момент общения. В принципе, у меня больше нет интересных людей, кому бы мне хотелось показать свои экзерсисы и опыты. Это ограниченный круг людей. Я очень против того, что многие художники, особенно раскрученные, пытаются пиарить современное искусство. Это выпячивание на фоне наших шашлычных и поп-музыки меня очень смущало. Это как приводить торговцев в храм. Для меня искусство всегда было убежищем, где только узкий круг интересных тебе людей оценивают твое искусство.
GIF: Кто из современных художников Вам интересен?
В.М.: Из художников галереи XL особенно близок Костя Звездочетов. Он казалось бы ничего нового в своих работах не производит, одна выбранная тема... Но каждая из этих работ близка мне по ощущению. Кабакова люблю, уважаю все, что было создано им. Один человек, разделившийся пополам. Как, собственно, и Москва и Ленинград, два города, которые лишь при сложении создают представление о русской культуре. Так и они, мой учитель и друг в свое время, Тимур Новиков и Кабаков, вот если их вместе слепить, то это будет идеальное лицо художника 1980-х годов.
GIF: Как Вам кажется, люди понимают Ваше искусство? Судя по тому, что Вы читаете в рецензиях...
В.М.: Мне даже приятно, они мне подсказывают. Я же такой легкий человек, особенно не стараюсь вникать, такой наивный художник. Я чувствую, у меня есть какая-то связь, я художник от Бога. Мне сказали это в детстве, когда сразу приняли во второй класс художественной школы. Я с тех пор в этом ощущении купаюсь, не анализируя особенно, но соглашаюсь со многим, когда кто-то за меня начинает дорабатывать.<...>
(Тихий Монро и серебряный век в XL. Записала Анна Маркова 26.12.2007 Москва)
