<...>В отличие от прошлых «маскировочных» проектов, на сей раз Владислав Монро решил реконструировать в фотографиях почти всю жизнь актрисы — от 30-х до 70-х годов. Часть этой огромной фотосерии (всего, надо думать, были отсняты десятки пленок) показана на открывшейся вчера выставке в Галерее Марата Гельмана.
Вся жизнь, кадр за кадром. Очень стильные фотографии. В постели с возлюбленным (у Орловой — счастливый взгляд удовлетворенной женщины). На фоне крейсера «Аврора» под ручку с одуревшим от везенья и оттого тупо уставившимся в объектив морячком (матрос, кстати, настоящий, а не костюмированный). В окне поезда, приветливо машущая ручкой провожающим. В парке на руках поклонника. На правительственной кушетке в официальном костюме с орденами. В соболях. На базаре, выбирающая тыкву (в роли бородатого восточного продавца с хитрым прищуром — Тимур Петрович Новиков, основатель петербургского неоакадемизма, учитель и покровитель Монро). В Петергофе на фоне знаменитых фонтанов. За столом с подругами (обстановка напоминает интерьеры из фильма «Хрусталев, машину»). В старости перед зеркалом (это парафраз знаменитой картины XVII века «Старая кокетка» - старуха, примеряя украшения, смотрится в зеркало, а рядом стоит молоденькая служанка: у Монро служанки нет, но тема бренности жизни все равно легко прочитывается). Наконец, и это последняя фотография на выставке, в гробу, рядом — соответствующего вида пожилая поклонница в шляпе с вуалью, печально вспоминающая свою собственную молодость.<…>
(Николай Молок. В постели с Орловой. «Время» 27.10.2000)
Материальные свидетельства очередной реинкарнации профессора оригинального жанра петербургской Новой академии Владислава Мамышева-Монро выставлены в Галерее Марата Гельмана. На вернисаж своей выставки "Любовь Орлова" петербургский художник явился с подобающим статусу кинодивы опозданием в четыре часа. К тому времени в галерее остались одни лишь сотрудники.
Многочисленные поклонники, не дождавшись своего кумира, расходились, бормоча самые экстремальные прогнозы о судьбе господина Монро: передознулся, забухал, забрала милиция, избили... В ужасы верилось с трудом: накануне в присутствии корреспондента Ъ бездомный художник категорически отказывался выпить, ссылаясь на важность предстоящего вернисажа. Три года назад Владислав Мамышев-Монро отметился в Москве, в XL-галерее, выставкой на тему христианского куража, обуявшего страну, "Меня зовут Троицей" — художник пытался троиться.
<...>
Нынешняя "Любовь Орлова", воскрешающая в памяти не только красивый образ, но и сталинский миф, тоже дань времени. Проект затевался еще в начале года, когда внезапная смена власти в стране многим виделась как возвращение сильной руки. Лютые времена по-своему прекрасны, утверждал недавней выставкой фотографий гипсовых пионеров в Айдан-галерее наставник художника Мамышева Тимур Новиков. Теперь о прелестях частной жизни, не подверженных веяниям времени, рассказал и сам Владислав Мамышев-Монро, обрядившись в меха и кринолины великой эпохи. На фотографиях его Любовь Орлова томно и пошло улыбается зрителям XXI века. В компании Веры Марецкой и Валентина Гафта, на фоне парковой скульптуры и в постели с моряком, в кафе с журналистом, обрамленная оранжевыми фаллосами, с выцветшего фото после застолья у Максима Горького, в оранжерее на выставке ВАСХНИЛ и у питерских фонтанов. Томно — потому что Монро по другому не умеет, пошло — потому что делает это слишком часто, талантливо — потому что талантливо живет, очень красиво — потому что никаких критериев красоты уже нет.»
(Игорь Ъ-Гребельников. Любовь и голубок. Газета "Коммерсантъ" №203 от 28.10.2000, С. 10)
В пригласительном билете на вернисаж и в пресс-релизе выставки авторство обозначено именно так - Владик. И это не артистический псевдоним или фамильярность галериста, а адекватное отражение облика автора. Ведь петербуржец Владислав Мамышев по кличке Монро - настоящий художник. В том неземном смысле, что он есть натура артистическая, легкая, безответственная и одаренная. Может пропасть на неопределенный срок, сжечь квартиру знакомой, у которой остановился, и не испытывать угрызений совести, бомжевать, бессовестно стрелять деньги, но при этом оставаться модником-эстетом, украшением богемных вечеринок и вернисажей, а также (что самое главное) легко и просто творить искусство практически из ничего. Макияж, костюм, сцена ночного клуба или объектив камеры - вот и все, что нужно.
В каком-то смысле Монро - это Анатолий Зверев, только новой, кислотной, формации. Когда нутряная авторская оригинальность уступила место гуттаперчевости и многоликости. Имидж - все, жажда самовыражения - ничто: не дай себе излиться. Вот и Мамышев в своих фотоимиджах за десять лет побывал Монро, Христом, Буддой, Гитлером, Екатериной Второй, Наполеоном, Лениным, Аленушкой и Иваном-царевичем. А сегодня стал советской кинозвездой Любовью Орловой.
Выставка у Гельмана - фотолетопись жизни Любови Петровны в исполнении Монро с середины 30-х и до самой смерти (последняя работа - "1974 г. Вера Марецкая спокойно и сосредоточенно стоит у гроба Любови Петровны Орловой"). Впрочем, кинозвезды бессмертны, и в экспозиции присутствует соответствующий сюжет мифологического размаха: "2000 г. Известный журналист В. Кацуба интересуется творческими планами Любови Петровны на будущее тысячелетие в ленинградском кафе "Декаданс". Вокруг картинки, как клейма у иконы, - части обнаженного мужского тела. Одним словом, любовь (Любовь) побеждает смерть.
Где-то Монро похож на Орлову, где-то - нет. Где-то он иллюстрирует вполне реальные сюжеты из ее творческой жизни, где-то - оттяжно фантазирует. Но и то, и другое неважно. Важна и интересна бесшабашная, провокативная, фривольная, травестийная игра в Орлову. Игра просто так, по-детски, без дальнего умысла, как свойственно лишь Владику.
Впрочем, в тексте на стене Мамышев попытался объяснить, почему все-таки Орлова - "идеальная маска, гармонизирующая в себе проблемы". Например, "юность - старость", ибо Орлова начала карьеру в 42 года, а играла молоденьких девчушек. Или "царица - служанка", поскольку аристократка Орлова преуспела в рабоче-крестьянских ролях.
Читать все это смешно, но не более. Как смешны уже появившееся критические интерпретации нового проекта Мамышева: мол, обращение его к образу советской кинодивы отражает появившуюся в обществе тоску по сильной руке. Думать так можно, но только отдавая себе отчет в том, что уподобляешься древним жрецам-авгурам, которые предсказывали социальные коллизии по полету птиц. Ибо Владик Мамышев-Монро - птичка божья. Или божий клоун.
(Федор Ромер. Любовь Орлова. Итоги, №45/231, 07.11.00)
